Ни в коем случае не ставлю цель – скомпрометировать армию. Для меня нет сомнения в том, что наши парни должны пройти через армию. Иначе некому будет защищать страну, в том числе и нас, женщин. Да, они должны пройти через эту школу настоящих мужчин, но мы, матери, – против бессмысленной гибели детей в «странных войнах», мы против того, чтобы им калечили здоровье и психику в гнусной обстановке дедовщины и «зэковщины». Они должны вернуться к нам не просто живыми, но более здоровыми и сильными. Но можно ли сегодня ждать, что эти скромные надежды сбудутся? Армия пока что вызывает не уважение, а страх. Так быть не должно.
Правда, наш материал не столько о детях, сколько о матерях погибших детей. И о том, как относится к ним государство и общество. Выводы делать не будем.
Возвращение Толи Калашникова
Он вернулся к матери через шесть лет после того, как ушел в армию. В цинковом гробу.
Толя вырос в простой рабочей семье, любил спорт, музыку, мотоцикл, не отказывался ни от какой домашней работы. Соседские девчонки, увидев, как ловко выбивает он палас, в шутку составили список невест, желавших выйти замуж за такого хозяйственного парня. Их оказалось девять.
Мать, Галина Викторовна, смеялась и говорила, что она сама будет выбирать себе невестку. И необязательно из тех, кто записался в первых рядах.
Окончив школу, Толя поступил в 19-е профтехучилище. Специальность – электрогазосварщик. Хотел ли он идти в армию? Видимо, такие вопросы могут что-то значить в семьях со связями, деньгами и возможностями. Семья Калашниковых отправила сына служить. Это
было в середине девяностых.
Галина Викторовна рассказывает, что с армией Толе сначала повезло. Он попал в Рязань, в войска МВД. Писал хорошие письма, затем весточки от него перестали приходить. Через военкомат сделали запрос, оказалось, что его перевели в Тулу. Переписка возобновилась, сын сообщил, что строит общежитие для офицеров, попросил прислать теплые вещи. Галина Викторовна познакомилась с матерью его друзей. Татьяна Николаевна рассказала, как они встречали Новый год, сообщила милые для материнского сердца подробности. Ее удивила Толина хозяйственность, аккуратность. Прежде чем сесть за стол, привел в порядок свои вещи, кое-что почистил, простирнул. «Мои мальчишки не такие», – призналась она.
Казалось бы, можно успокоиться за сына, но зимой от него снова перестали приходить письма. На запросы через военкомат ответили, что он на учениях в Хасавюрте, затем написали, что на учениях в Урус-Мартане, через два месяца вернется. Потянулись дни тревожного ожидания, прошел месяц, другой – сын молчал. Наконец после очередного запроса родители узнали: Толя в Чечне. Первое письмо от него пришло только в июле. Видимо, он переслал его с оказией: конверт был грязный, свернут в трубочку. Сын удивлялся, почему родители не отвечают на его письма, рассказал, что попал в 101-ю бригаду, люди рядом хорошие, но в Грозном — настоящий ад.
Дальше от него снова не было ни слуху, ни духу, а в сентябре знакомые принесли газету «Труд» за 6 сентября со списками погибших в августе в Чечне. Их было 57 человек, в том числе и Толя Калашников. Можно представить себе состояние родителей. Сын погиб, а они ничего об этом не знают! Им нет никакого извещения, часть молчит, в военкомате никаких сведений.
Пока делали запрос, отец Толи поехал в Ростов-на-Дону, где стояли вагоны с неопознанными трупами. Сына не нашел, но вернулся седой. Целый месяц не находил себе места, не отвечал на вопросы, избегал людей. Однако им суждено было пережить еще одну надежду: из части
ответили, что Анатолий жив-здоров, в командировке. Но с интервалом в несколько часов пришла другая информация, по частным каналам: он все-таки погиб.
Осенью Галина Викторовна узнала, что из Москвы пошли поезда в Грозный. И она решила ехать за сыном. Только вот за мертвым или живым? Сердце ныло и болело, но она везла с собой сумки с его любимыми лакомствами, булки, газировку, изюм в шоколаде. Специально просила в «Лакомке», чтобы конфеты были свежие.
Чеченские проводницы относились к женщинам сочувственно, предупредили, что на вокзале выходить нельзя, там боевики, надо прыгать на ходу. Прыгать так прыгать. Подумаешь, подножкой срезало каблук, главное – она у цели. Разыскав часть, сказала на КПП:
– Я мать Толи Калашникова.
Парни опустили глаза.
– Проведите меня к вашему главному, – попросила она. Дежурный повел в штаб, оставил за фанерной дверцей. И тут она услышала реакцию командира, от которой у нее под ногами заходил пол.
– Какого… – грязно выругался начальник, – она приехала сюда. Пусть отправляется в Ростов. Все супнаборы в Ростове.
Наверное, слабохарактерная женщина грохнулась бы в обморок. Но в Галине Викторовне вдруг проснулся боец. В ней заговорили гнев и боль. Она ударила в дверь ногой и встала перед автором кощунственной фразы собственной персоной. То, что она сказала ему, заставило бывалого вояку онеметь. Его подчиненные тоже притихли в коридоре.
Задним числом ей выдали бумагу о гибели сына. Но она не спешила уезжать. Ей надо было как можно больше узнать о своем мальчике.
…Шестого августа четыре БТРа направили на 13-й блокпост. Там должны были пройти боевики. Блокпост взяли в клещи и расстреляли ребят. В бою погибло 38 военнослужащих и сгорело два БТР-80, остальные прорвались на КПП. Потом чеченские женщины зарыли солдат в землю. Был август, 46 градусов в тени. 19 августа тела погибших извлекли из земли. На территории части на каменной плите были выбиты их имена. Галина Викторовна каждый день приходила к этому камню. Приносила конфеты, печенье, сигареты. Сыну это было уже не нужно, она баловала чужих детей.
Мать побывала в его комнате, искала и расспрашивала тех, кто хоть что-то мог о нем сказать. Удивлялась, почему не доходили письма, почему часть не сообщила родителям о гибели парня. Недоумевала, почему ребят отправили без разведки, допытывалась, почему им не пришли на помощь. Рискуя жизнью, немного не добралась до блокпоста – ей хотелось видеть место гибели сына. А потом она с колонной БТРов отправилась в Моздок. По дороге их много раз останавливали боевики, ее спутница, выглянув в смотровую щель и увидев бородатые
физиономии в шляпах, в обмороке сползла с сиденья.
Что за странная война?! За что воюют? В Грозном почти в каждом дворе сверкающее стадо новых машин. Кто-то, видимо, наслаждался жизнью среди развалин и крови.
Запах этой крови поразил ее в Ростове. Земля возле вагонов с телами погибших была буквально пропитана ею. И не было тогда никаких рефрижераторов, трупы лежали в обыкновенных вагонах. Их было 23 – намного больше той цифры, которая официально звучала в прессе.
Сына своего она не нашла. Но сдала кровь, появилась надежда, что его опознают. Груз 200 пришел только через шесть лет.
За ратную доблесть
За эти шесть лет можно было сойти с ума. Но государственные порядки не давали отдыха. После смерти сына у нее оказалось дел невпроворот. Во-первых, документ о гибели сына, выданный в части, ничего не значил. Тело-то не было найдено. Чтобы получить официальный документ, предстояла судебная процедура. Для Галины Викторовны она растянулась на два года. Требовались свидетели, неопровержимые доказательства трагедии. Потерять сына – дело мгновения, доказать государству этот факт – морально и физически тяжелая волокита. За шесть лет простая женщина на собственной практике получила изрядные юридические знания. И начала помогать сестрам по несчастью. Вместе они добились, чтобы без согласия родителей детей не хоронили на братских кладбищах. Сама она хотела, чтобы сын во что бы то ни стало вернулся домой. Пусть мертвый, но домой. Она ездила, писала, звонила, добивалась достойного отношения к памяти ребят. В конце концов за все эти хлопоты московское военное братство наградило ее медалью «За ратную доблесть». Каждый день из этих шести лет требовал терпения и мужества. Она выдержала все, но когда Толю привезли домой, и на похороны собралось огромное количество людей, Галину Викторовну уже буквально не держали ноги. У нее случился инсульт.
Возьмите деньги, верните сына
Во многое из того, что рассказывала Г.В. Калашникова, не хотелось верить. Но рядом плакала и в знак подтверждения кивала головой еще одна мать – Людмила Анатольевна Хохлова. Ее сын Сергей, курсант училища химической защиты, погиб во время учений. Она также прошла через унизительную процедуру суда, столкнулась с равнодушием, черствостью, клеветой. И уж совсем необъяснимое – с завистью. Оказывается, можно позавидовать и горю лютому, если за него получена некая материальная компенсация. Неважно, что деньги ушли на похороны, и все сокровища мира не могут матери заменить сына, – некоторые считали: деньги все могут заменить.
Людмила Анатольевна тоже стала инвалидом. Все болезни в одночасье бросились на нее, как цепные псы. Но главная боль, от которой бежит сон и ночь превращается в сплошной ужас, – сына нет. Никогда больше не услышать его голос, не обнять, не пройти с ним рядом по улице – как с этим жить?
Перед Новым годом горько идти в толпе, которая спешит домой с подарками для близких. Мысль: мы с мужем тоже сейчас выбирали бы для него подарок… И вдруг в автобусе неприязненный взгляд кондуктора:
– Где вы это взяли?
– Что?
– Вот это удостоверение…
Людмила Анатольевна рассказывает, что у нее сразу потемнело в глазах.
– Это мое удостоверение. Я имею право на льготы как мать погибшего воина.
Документ возвращают с выражением явного недоверия.
С заднего сиденья поднимаются и подходят еще две дамы. Контролеры.
Диалог развивается так, что у матери сдают нервы.
– Я отдам вам это удостоверение, – говорит она. – А вы мне поставьте здесь моего сына. Верните мне его. Вы это можете?
Нет, конечно, не все люди вокруг были нечутки и сыпали соль на раны.
Галина Викторовна, как к родным, обращалась за помощью к И.А. Шереметьеву, С.В. Кабакову, Н.И. Цветковой из облвоенкомата – они пропускали беды матерей через свое сердце.
Были юристы, которые вымогали деньги, а другие, напротив, отказывались от вознаграждения. Женщина-фотограф из ателье «Луч» увеличила фотографию Анатолия и не взяла ни копейки. После похорон сына незнакомые парни приносили Калашниковым продукты, на
могиле Толи появлялись живые цветы.
Да что там, даже чеченки, случалось, прятали наших парней по подвалам. Поступали гуманней, чем наше государство…
Две льготы – это много?
Закон о монетизации льгот был воспринят матерями погибших воинов как незаслуженное оскорбление. До этого гарантировалась пожизненная пенсия, освобождение от налогов, пятидесятипроцентная скидка за телефон, коммунальные услуги и транспорт, бесплатные лекарства, зубопротезирование, право льготного кредита на землю, первоочередной прием в дома-интернаты. Далеко не всеми льготами они пользовались, но сегодня удостоверение матери погибшего воина превратилось в ненужную бумагу.
Как вы помните, обе женщины стали инвалидами. Государство сочло, что ввиду монетизации им выгоднее считаться не матерями погибших воинов, а инвалидами. Из двух возможностей пользоваться льготами оставили одну: 550 рублей к пенсии и 450 рублей «соцпакет». О том, что они потеряли детей, предлагается забыть.
А что осталось из 15 льгот для других семей погибших воинов? Соцподдержка сведена к оскорбительному минимуму: 150 рублей на руки плюс соцпакет стоимостью 450 рублей. И за телефон, и за транспорт им придется платить полностью.
Государство, ты не право! Если ты не хочешь позаботиться о матери погибшего воина, где дальше будешь брать солдат?
Кольцова А. (Андреева Т.А.) Монетизация памяти // Северная правда. 2005. 26 января. С. 6-7.
